Началось все это безобразие с мятежом, пальбой и блэкджеком в 1764 году, когда власти Великобритании пришли к однозначному выводу, что жители их североамериканских колоний слишком обнаглели. Система держалась тогда на определенном балансе — колонисты переплачивали втридорога за любую мелочь из метрополии, зато они… практически не платили налоги. По данным Элвина Рэбушки, автора труда «Налогообложение в колониальной Америке», на 1714 год средний обложенный поборами британец «заносил» в казну налогов больше, чем житель Массачусетса в 5,4 раза, чем житель Коннектикута в 18 раз, чем житель Нью-Йорка в 6,3 раза, чем житель Вирджинии в 15,5 раза. И в 35,8 раз больше, чем обитатель благословенной земли пенсильванской! Причем все 13 колоний жили, как им заблагорассудится, имели собственные разнотипные фискальные и финансовые системы, а налоги американцы платили (если вообще платили) зачастую натурой, при этом морская торговля вообще на 90% являлась контрабандной. И все были предосудительно и злокозненно довольны этим обстоятельством.
Несчастная же Родина, в процессе Семилетней войны с Францией потратившая адские суммы для того, чтобы неблагодарные колонисты утвердились на американском континенте, купалась в долгах, как в шелках. К 1763 году, имея долг в 132.600.000 фунтов стерлингов, при государственном бюджете в 24.000.000 фунтов. Оттого Родина и решила получить честно заработанную прибыль от вложений в увеличившиеся в результате войны вдвое колонии. Выпустив ряд законов, по которым любимым подданным следовало жить намного скромнее. Тогда премьер-министр Джордж Гренвилл хитро снизил налог на мелассу (коричневый тростниковый сахар) и патоку – ингредиенты для производства рома – с 6 до 3 пенсов за 1 галлон. Но при этом кардинально ужесточил таможенные правила, что вызвало бурю возмущения в среде колонистов. Они ответили жестокой травлей прибывавших из Англии таможенных чиновников, устроив за ними настоящую охоту. Тогда в 1765 году Гренвилл очень сильно испортил жизнь колонистам, введя уже «Гербовый Сбор» — плату в казну за все виды юридических услуг. И обойти это оказалось вообще невозможно. Любимым подданным, естественно, такая резкая забота со стороны обожаемой Власти пришлась не по вкусу. От слова «абсолютно».
И они тривиально отказались платить деньги Родине. Сбор денег в казну осуществлялся через продажу специальных марок, которыми полагалось обклеивать все мало-мальски значимые бумаги, изводя в огромном количестве. Пока марки плыли из метрополии, власти в Америке поспешили назначить специальных агентов, ответственных за распространение. Прознавшие об этом местные бандиты (в массе своей, контрабандисты) тут же занялись, как трактовал известный швед с позывным «Карлсон», их «низведением и куращением». Так что, когда ценный груз прибыл, живых и здоровых граждан, желающих его распространять, на благословенной американской земле не нашлось. Благодарные переселенцы просто присвоили себе деньги за то, что Родина защищала их от французов и индейцев. Промучившись год, британцы были вынуждены в 1766 году свой не приносящий доход Сбор отменить.
Но, промаявшись в безденежье, в 1767 году они ввели налог на ввозимые в Новый Свет краску, сахар, свинец, бумагу и чай. Колонисты в ответ дружно саботировали покупку этих товаров, предпочитая покупать их у контрабандистов. Дороже. Гораздо дороже. За этим противоестественным процессом неусыпно следили бригады «общественников» и «патриотов», сидевших на финансировании со стороны огромной группы контрабандистов. Банды веселых малолеток просто сжигали склады коммерсантов, замаравших себя сотрудничеством с британцами.
Самое замечательное, что жителей колоний напугали не собственно высокие налоги. А возможность их введения, о чем пишет американский историк Лари Сауэрс. Как говорится в народе, преддверие праздника — уже праздник. И только Независимость в острой форме являлась надежной гарантией, что Британия не сможет переложить свои финансовые проблемы на широкие плечи колонистов. Даже и в далекой перспективе. Посему широкоплечие начали повсеместно создавать всякие околополитические организации с сомнительными целями. Одну из которых именовали «Сыны свободы». Создал организацию один весьма «авторитетный» предприниматель именем Сэмюэль по фамилии Адамс. Сын служителя конгрегационалистской церкви, которая была явной сектой, основанной еще самим Оливером Кромвелем под конкретные нужды гражданской войны в Британии. Адамс являлся классическим коррупционированным донельзя и уличенным в воровстве мытарем (сборщиком налогов) в славном городе Бостоне. После того, как его папа «разоряшеся и помре», арестованную семейную собственность выставили на аукцион. Все бы ничего, но на местный аукцион явился сам Сэмюэль лично. Каждому потенциальному покупателю семейных реликвий он делал «предложеньице, от которого «не можно отказаться, можно только сразу согласитися». Мощная харизма славного мытаря и его свиты имела такой оглушительный успех у почтеннейшей публики, что реализовать конфискованное так и не удалось, пришлось отдать весь конфискат наследнику. От греха подальше.
Попутно молодой Адамс являлся организатором и руководителем нескольких местных банд, что было в порядке вещей — какие власти, такие и сборщики. Крайне разносторонне одаренная личность, однако. Его бойцы, что ни странно, получали жалование и «зарплату» с разворовывания контрабанды английских товаров. Сэмюэль, как «авторитетный» бизнесмен с размахом, был должен всем подряд, включая государство (к 1765 году сумма достигла 8.000 фунтов стерлингов). Предчувствуя наступление больших проблем и бесславный конец от арктического лиса, он решил, что единственное, что может спасти «отца демократии» — пост губернатора. И создал под эту идею — Партию. Название организации звучало ясно, доходчиво и по теме. Бандиты мутили воду, пиво, а иногда и разливали бормотуху, попутно ведя политическую агитацию, призывая своих сторонников по кабакам «таки уже чего-нибудь сделать». Позаковыристее, естественно, ведь в мутной воде и рыба потолще. Население относилось к призывам главарей с сердечным пониманием. Но в 1768 году на Адамса завели уголовное дело за его довольно своеобразную манеру «сбора налогов», основанную на ярких эмоциях и в принципе не имеющую стабильных критериев. В ответ бандиты Самюэля организовали беспорядки в Бостоне. Власти поняли, что иметь с ним дело — себе дороже, и после того, как Адамс выскреб из карманов последние 1.463 фунта, оставшиеся долги ему списали. Но товарищ не успокоился и повел свою Партию к вершинам Власти, сделав ставку на бандитов, бедняков и низшие классы города. На волне мятежа, естественно. По всему городу сочувствующие бандитам горожане перманентно задирали расквартированных в Бостоне английских солдат. И 05 марта 1770 года сэмюэлевы «беспризорники» учинили большой скандал, названный историками знаково и пафосно «Бостонская резня».
Вечером к стоявшему у здания таможни часовому Хью Уайту (персоне неприкасаемой по определению) вальяжно подошёл некий тип 13 лет от роду по имени Эдвард Гаррик. Ученик мастера по изготовлению париков Джона Пьемонта, члена партии «Сыны свободы», который и сам был повинен в нападении на рядового Тиммонса 14 июня 1769 года. И в развязной манере потребовал привести к нему, сей же секунду (а лучше, вчера), самого лейтенант-колонеля (подполковника) Джона Голдфинча. В общем-то, высшее военно-административное лицо в городе. Когда тот явился пред светлые очи, недоросля начал кричать, что офицер, мол «должник по жизни», не заплатил его хозяину за парик. Что есть умышленно причиненное злодейство с его стороны. И по всем понятиям вершин бостонской «улицы», с этого черта (Джона Голдфинча) давно пора трясти проценты, не взерая на его чин и род. Отдавший деньги накануне Голдфинч пожал плечами и собрался уходить, не обращая внимания на припадок малолетнего бунтовщика. Тогда Гаррик принялся тыкать его в грудь неухоженным пальцем и вести себя крайне неадекватно.
Уайт возмущенно потребовал, чтобы «малахольный» унялся и не оскорблял старшего офицера и представителя Власти. В ответ хулиган толкнул солдата. Тот в свою очередь оглоушил малолетнего подстрекателя прикладом по звонкой башке. Будущий куафюр завопил не хуже пароходной сирены, свалился на снег, и принялся изображать конвульсии и припадки, как у раненого. Издавая стоны и нечленораздельный вой и явно имитируя при этом сильную боль. Напарник Гаррика Бартоломью быстро позвал к месту действия толпу перевозбужденных «возмущенных обывателей». Часового и офицера оскорбляли, швыряли в них палки, камни и снежки. Один из нападавших, Генри Нокс честно сообщил Уайту, что, если тот выстрелит — умрет. Весьма мучительно, но достаточно скоропостижно. Когда толпа превысила 50 лихих голов, на помощь посту прибежал капитан Томас Престон с шестью бойцами. Но к «возмущенным гражданам» стремительно подходили подкрепления, и скоро число нападавших возросло до 800 кулаков и 800 пар ног. Девять военных физически не могли сдерживать громадную толпу, забрасывающую их градом метательных снарядов. В один не прекрасный момент в голову рядового Хью Монтгомери прилетела здоровенная дубина. Солдат выпустил из рук мушкет и рухнул на снег. С трудом поднявшись, он закричал:
«Черт возьми, стреляйте же!»
— и сгоряча пальнул в толпу. Остальные военные тоже открыли огонь на поражение. Трое из нападавших погибли на месте — конопатчик Сэмюэл Грей и моряки Джеймс Колдуэлл и Крисп Аттакс. Еще двое умерли в больнице. Толпа разбежалась, но скоро собралась у дома губернатора, требуя возмездия. Что и требовалось. Так в крови и сугробах родилась «Бостонская резня». Ведь давно известно, что «дело прочно, когда под ним струится кровь». Кстати, капитана Томаса Престона судили за неоднозначные действия его подчиненных. Но, его защищал… адвокат Джон Адамс, двоюродный брат Сэмюэля Адамса, и бравого офицера полностью оправдали.
В ответ «Сыны свободы» порешили немедленно действовать. Пока собрались, пока подготовились, то да се… В относительном спокойствии прошло 3 с лишним года.
Измученный вконец Лондон оставил «бунтовщикам» только налог на чай. Но, подло разрушил «водяное перемирие», передав монополию на торговлю этим вкусным зельем ребятам, имевшим не местечковый, а планетарный авторитет… Формальным поводом для ссоры с метрополией явилось знаменитое Бостонское Чаепитие 16 декабря 1773 года.
Дело в том, что к 1773 году Ост-Индская Компания так обнаглела, что выбила у родного Государства монополию на сбыт китайского чая в Англии и во всех ее колониях, над которыми, как мы помним, «солнце никогда не заходило». На складах тогда скопилось 1.700.000 фунтов чая, и их удумали сбыть… в не ожидавшую такого щедрого количества дефицитного товара — Америку. До этого момента ценный продукт торговался в Лондоне на аукционе, проходя через 7-10 посредников, дико дорожая. Теперь же Чайный Акт позволил Ост-Индской Компании продавать заварку в штаты напрямую по фиксированной цене в 2 шиллинга 6 пенсов за фунт. Что роняло конечную цену для потребителей в 3-4 раза!
Поэтому бизнес тысяч «честных торговцев» и контрабандистов стал не рентабельным. Говоря гражданским языком, монополисты выбивали с рынка всех посредников, выходя на конечного потребителя. Интересен тот факт, что у истоков Чайного Акта стоял сам Бенджамин Франклин, но, когда Акт ударил по его собственному карману, «отец-основатель» резко включился в борьбу «за справедливость». Лишившись громадных «средств к существованию» и опасаясь, что и другие товары постигнет участь чая, местные бизнесмены устроили большую неразбериху. На острие атаки и оказались наши возлюбленные «отпрыски свободы».
Автор Кирилл Перемет
Редакция СИ «World Russia», главный редактор Захаров Дмитрий и Светлана Пересичанская